Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович (читать полную версию книги .TXT) 📗
"С Новым годом, дорогие товарищи! Кушайте на здоровье и поправляйтесь. Извините, что так мало посылаем: у самих уже почти ничего не осталось ввиду того, что они чисто все позабрали. Почаще присылайте сводку Совинформбюро, ждем с большим нетерпением".
Петя и Валентина со всяческими предосторожностями отогнули подвернутый угол рушника, заглянули в корзинку и даже завизжали от восторга.
И в эту торжественную новогоднюю ночь на праздничном столе подпольщиков, кроме каши, кусочка сала и коробочки леденцов, как по волшебству, появилось метра полтора жареной домашней колбасы, свернутой спиралью, как часовая пружина, круглый плетеный калач серого пшеничного хлеба и кварты четыре красного самодельного вина, лилово-черного, с розовой пеной, в глечике, обвязанном тряпочкой.
- Ну, что вы на это скажете, Гавриил Семенович? - с торжеством воскликнул Цимбал, потирая руки при виде глечика. - Есть правда на свете или нет?
- Есть правда на свете, - сказал Черноиваненко.
- Есть бог наверху?
- Нет бога наверху.
- А кто ж есть наверху?
- Люди! - гордо блестя глазами, сказал Черноиваненко, упирая на слово "люди". - Люди есть наверху. Хорошие советские люди. Весь наш партийный и беспартийный актив. Народ.
- Вы меня опередили в моей мысли. Я имел в виду выразить то же самое, только другими словами, более подходящими для такого новогоднего случая. Есть наверху народ. Согласен с вами. А народ бессмертен. Значит, народ все равно что бог. Поняли мою мысль?
- Люди! - сердито и вместе с тем весело крикнул Черноиваненко.
- Правильно, - поспешно согласился Леня. - Поэтому надо выпить за людей. - И он проворно взялся за глечик.
Черноиваненко осторожно вынул из рук Лени глечик и поставил его в сторону.
- Тосты начнутся ровно в двенадцать, - сказал он.
- А сейчас?
- Без двадцати.
- Откуда вы знаете?
- На моих вокзальных.
Черноиваненко поднес к самому носу Цимбала часы. Они показывали без двадцати минут двенадцать.
- Верно! - с удивлением сказал Леня. - Так они ж у вас перестали ходить?
- А теперь ходят.
- Ах, чтоб вы пропали! - засмеялся Леня. - Вы кому хотите задурите голову. Я ж знаю, что они у вас не ходят.
- Не ходят, а показывают. Во, фокус!
- Ну, вас не перекрутишь! - с досадой сказал Цимбал, обходя вокруг стола и нарочно не смотря на глечик.
Действительно, "перекрутить" Черноиваненко была вещь немыслимая, даже в новогоднюю ночь. Он и тут остался верен себе. Он терпеть не мог ни малейшего беспорядка и расхлябанности. Все должно происходить основательно, достойно. Он нарочно поставил свои испорченные часы на без двадцати двенадцать. Через некоторое время он переведет их на двенадцать, для того чтобы встреча Нового года произошла по всем правилам, как у людей. А сколько времени было в действительности, он не знал: может быть, три часа утра.
Подождав, когда все расселись вокруг стола, он посмотрел на часы и сказал:
- Без пяти двенадцать. Приготовились!.. Матрена Терентьевна, будь такая ласковая, нарежь товарищам хлеба и колбасы и налей им по полкружки вина. Детям тоже.
И хотя все понимали, что часы Черноиваненко не ходят и что все это делается лишь "принципиально", однако все почувствовали некоторое торжественное, приподнятое состояние. В этот миг все вокруг стало как-то наглядно празднично: и два добавочных светильника, и чистая простыня, которой был накрыт стол, и новая белая бумага, вырезанная фестончиками, которой Матрена Терентьевна успела застелить "полку" с книгами.
Запавшие глаза заблестели ярче, румянец выступил на похудевших, истощенных лицах.
Черноиваненко снова посмотрел на часы.
- Еще трошечки потерпите, - сказал он добродушно. - Без одной минуты двенадцать. - Он поднял свою кружку. - А вот теперь как раз ровно двенадцать. С Новым годом, товарищи!
Он еще выше поднял кружку и вдруг решительно, во весь голос запел "Интернационал". Все поднялись с кружками в руках и подхватили эту прекрасную песню, с которой было связано столько славных воспоминаний, этот грозный пролетарский гимн борьбы и победы. Они спели его от начала до самого конца, не пропустив ни одной строфы, все с новым и новым воодушевлением, с растущей страстью, особенно дружно подхватывая припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Ин-тер-на-цио-на-а-лом
Вос-пря-нет род люд-ской!
Затем они стали с кружками в руках обходить друг друга, чокаться и целоваться.
Петя увидел близко от себя потемневшие, расширившиеся глаза Валентины. В ту же минуту кровь хлынула ему в голову, и краска смущения с такой силой залила лицо мальчика, что на глазах выступили слезы и стало плохо видно. Валентина взяла его ледяной рукой за голову и три раза приложилась твердыми, прохладными губами к его щеке. Кружка заколебалась в его пальцах, и на стол потекло красное вино, которое тотчас стало на белой простыне лиловым.
Петя увидел Святослава, который подходил к ним с поднятой кружкой. Как через воду, он услышал его веселый голос:
- Ну, пионеры-ленинцы, с Новым годом!
И он увидел, как Святослав поцеловался с Валентиной. Они поцеловались почти так же, как и Петя с Валентиной. Разница была лишь в том, что Святослав, сияя золотистыми глазами, нежно взял Валентину рукой за нарядную голову, за то место на затылке, где у нее висел плетеный калачик связанных кос, и потянул ее к себе. Но вместо того чтобы оттолкнуть его, Валентина вдруг густо, жарко, как-то неистово покраснела, закрыла глаза и положила голову на плечо Святослава. Тогда он ласково наклонился к ней и три раза поцеловал ее в улыбающиеся губы.
- Но что меня удивляет больше всего, - воскликнул Леня Цимбал, - так это поведение нашего уважаемого первого секретаря! Вы заметили, что он даже не сделал нам итогового доклада?
- Итоговый доклад мы уже имеем, - сказал Черноиваненко, с удовольствием отпивая вино маленькими глотками и каждый раз совсем по-детски облизывая губы. - Вот наш итоговый доклад.
Он взял со стола записочку, которая была приколота к корзинке.
- Это оценка народом нашей работы. Судя по колбасе, хлебу и доброму красному винцу, оценка в основном положительная. Но имеется и кой-какая критика. Народ намекает на недостатки нашей работы. Он требует, чтобы мы не забывали своевременно доводить до его сведения сводки Совинформбюро. И я думаю, в наступившем тысяча девятьсот сорок втором году мы должны это также учесть в своей работе. Ведь мы не только подрывники - мы также еще и агитаторы, пропагандисты. Поэтому напомню слова Владимира Ильича, произнесенные им перед партийными работниками еще в годы гражданской войны: я их до сих пор помню! "Вы должны, - сказал Ильич, - твердо помнить, что вы не только пропагандисты-агитаторы, а что вы представители государственной власти, что каждый агитатор есть полномочный представитель Советской власти".
